Про графоманов и не только

[advokot]

Литературная почта, или Как стать/не стать писателем

Вислава Шимборская
Из беседы критика и литературоведа Тересы Валяс с Виславой Шимборской


Тереса Валяс. Кто в “Жицелитерацке” придумал “Почту”?

Вислава Шимборская. Придумывать ничего не понадобилось. Это давняя традиция, практиковавшаяся в литературных журналах. Как отвечать автору, в особенности начинающему? Не писать же всем подробные письма. Обычно ограничиваются кратким “не можем опубликовать” или “советуем еще поработать”. Мы сочли, что иногда следует наши решения обосновывать. <...>

Т. В. Отвергая то или иное произведение и, вероятно, представляя себе беззащитного, дрожащего автора, ты никогда не чувствовала себя бессердечной?

В. Ш. Бессердечной? Да я сама начинала с плохих стихов и плохих рассказов. И знаю, что ушат холодной воды на голову - отличное терапевтическое средство. А вот когда особа, именующая себя педагогом, пишет “сровнение”, я становлюсь безжалостной.

Т. В. Ну, это просто безграмотность и к искусству отношения не имеет.

В. Ш. На уровне “Почты” об искусстве речи не шло. Я старалась объяснять элементарные вещи, советовала хорошенько обдумывать то, что пишешь, относиться к себе хоть мало-мальски критически. Наконец, призывала читать книги. Возможно, я ошибаюсь, но, хочется надеяться, кое у кого эта прекрасная привычка останется на всю жизнь. <...>

Т. В. Ты всегда была уверена в правильности своих оценок?

В. Ш. Не всегда - только в случаях ярко выраженной графомании.

Т. В. Графомания - жестокое слово. Не знаю, приходило ли тебе в голову, что в других сферах человеческой деятельности нет столь негативных оценочных понятий. “Халтурщик”, например, тоже звучит обидно, но ему далеко до “графомана”. Плохой столяр, плохой сантехник, часовщик-недоучка живут себе преспокойно, и никто не ставит на них клеймо. Нападкам подвергаются главным образом писатели-неудачники. И еще, пожалуй, незадачливые любовники: “импотент” не менее оскорбителен, чем “графоман”.

В. Ш. Да, но графоман - в своей области - может! Много может, слишком много! Впрочем, если не ошибаюсь, в “Почте” я никого не называла графоманом. Просто старалась направить повышенную писательскую активность в другое русло. Например, рекомендовала писать письма, вести дневник или сочинять для близких стишки на случай. <...>

Т. В. Читая “Почту”, я подумала: мало кто находит в себе мужество сказать начинающему писателю, что нужно обладать талантом, - ты одна из немногих. Серьезные критики сейчас неохотно употребляют это слово.

В. Ш. И, наверно, правильно делают: талант - понятие, не поддающееся научному определению. Хотя это не означает, что то, чему нельзя дать точное определение, не существует. Но я не критик и могу позволить себе некоторую свободу высказываний. Талант... У одного он есть, у другого нет, и все тут. Из чего, впрочем, не следует, что последний - неудачник. Возможно, он станет выдающимся биохимиком или откроет Северный полюс.

Т. В. Насколько я помню, Северный полюс давно открыт.

В. Ш. Верно, это я маху дала. Хотела сказать, что таланты встречаются не только в литературе, но и в любых других областях. <...>

Т. В. Скажи, а с каким чувством ты сейчас перечитывала “Почту”?

В. Ш. Мне она показалась скорее забавной, чем полезной с дидактической точки зрения. И ответственность за это лежит в значительной степени на мне.

И собственно ответы начинающим литераторам

Наблюдателю. Вы обвиняете нас в том, что мы безжалостны к юным дарованиям. “Эти хилые растеньица нужно холить и лелеять, а не критиковать за слабость и неспособность плодоносить, как это делаете Вы”. Мы против теплиц. Литературные дарования должны произрастать в естественных климатических условиях и уметь к ним приспосабливаться. Иногда растеньицу кажется, что оно станет дубом, а мы видим, что это обыкновенная травка, которая даже при самом заботливом уходе не превратится в дуб. Конечно, иной раз нам случается ошибаться. Но ведь расти мы этим травкам не запрещаем, не вырываем их с корнем. Пусть растут и когда-нибудь докажут, что мы были неправы, - мы охотно признаем свое поражение. Впрочем, если б Вы с меньшей предвзятостью читали эту нашу рубрику, могли бы заметить: мы хвалим все, что того заслуживает. И не наша вина, если хвалим не часто. Литературный талант - вещь штучная.

П. З. В. “Либо подарите надежду на публикацию, либо, на худой конец, утешьте...” Ознакомившись с Вашими стихами, мы остановились на втором. Итак, внимание: утешаем. Ваша участь прекрасна: Вы станете читателем, притом наивысшей категории, - читателем бескорыстным. С литературой у Вас сложатся любовные отношения, в которых преимущество окажется на Вашей стороне: не Вы, а Вас станут завоевывать. Вы будете читать разные разности ради чистого удовольствия. Не выискивая у автора “приемов”, не раздумывая, можно ли то или сё написать лучше либо так же хорошо, как он, но иначе. Не испытывая зависти, не впадая в депрессию, не страдая подозрительностью, свойственной читателю, который сам занимается сочинительством.

Халине В. Вынуждены Вам сказать нечто весьма неприятное: Вы слишком простодушны и чистосердечны, чтобы хорошо писать. В недрах души талантливого писателя полно разных демонов. И даже если эти демоны (как им и положено) дремлют перед тем, как он взялся за перо, и после того, как поставил точку, то в процессе сочинительства они развивают бурную деятельность. Без их помощи автор не мог бы изобразить сложный внутренний мир своих героев. “Ничто человеческое мне не чуждо” - ох, эта сентенция не о безгрешных. С уважением...

Хелиодору. Вы пишете:“Знаю, стихи у меня местами слабые, но что поделаешь, больше ничего исправлять я уже не буду”. А, собственно, почему, уважаемый Хелиодор? Не потому ли, что поэзия - это святое? А может быть, потому, что не заслуживает серьезного отношения? И то, и другое ошибочно, хуже того: избавляет начинающих поэтов от обязанности трудиться. Сладко и приятно говорить знакомым, что в пятницу в 0.45 на тебя снизошло озарение и незримый дух принялся нашептывать тебе на ухо тайные истины с таким жаром, что только успевай записывать. Даже великим поэтам случалось рассказывать подобные байки ошеломленным друзьям. Но дома, украдкой, они не жалея сил эти самые потусторонние диктанты исправляли, черкали, переделывали. Духи духами, но и у поэзии есть свои прозаические стороны.


К. К. Нам очень неприятно без конца повторять: незрело, банально, бесформенно... Но ведь наша рубрика - не для нобелевских лауреатов, а для тех, кто лишь со временем сошьет себе фрак для поездки в Стокгольм. Нас огорчает, что Вы полагаете, будто свободный белый стих освобождает от всяческих рамок. Вы небрежно набрасываете строчки, которые затем ломаете, и переставляете слова в произвольном порядке: это - налево, это - направо. Поэзия (как бы еще мы ее ни определяли) есть, была и будет игрой, а игр без правил не существует. Это знают все дети, почему же взрослые забывают?

М. О. “Прощание с летом выплывает будто белые перси из туники, сколотой изумрудом...” Возникает много вопросов: почему будто перси? почему обязательно белые? почему выплывает? почему из туники? Дальнейшее не разрешает наших сомнений. Зато в конце появляется Адам, обольщаемый змеем... Ход смелый, но вряд ли это открытие укоренится в человеческом сознании. Люди с большим удовольствием приняли к сведению, что во всем виновата Ева.


Роб. И. Нет, нет, нет, никто не пишет “для себя”, вы глубоко заблуждаетесь. Всё, начиная с надписи мелом на стене “Йоськабалван” и кончая “Иосифом и его братьями”, родилось из неодолимого желания навязать другим свои мысли. “Для себя” мы записываем разве что адреса в записную книжку, а если хватает духу, то еще и сколько кому должны.

Томашу К. “Случайно написал двадцать стихотворений. Хотел бы увидеть их напечатанными...” К сожалению, прав был великий Пастер, говоря, что случай благосклонен лишь к подготовленным умам. Муза застала Вас в духовном дезабилье.

Т. К. Рассказ может, в крайнем случае, не иметь начала и конца, но середина, по нашему мнению, должна быть обязательно.

А. К. “Наш остров овевает циклоп страсти...” Страшновато, но все же лучше, чем если бы это был одноглазый циклон.

Люде. Да, Элюар действительно не умел писать по-польски, но надо ли, переводя его стихи, так уж это подчеркивать?

Маркусу. В первой части поэмы плохая женщина вырывает из груди героя окровавленное сердце и выбрасывает на помойку, где его пожирает крыса. Ближе к финалу герой признается этой же самой женщине, что сердце его бьется только ради нее. Запасное сердце - случай чрезвычайно редкий. Будем надеяться, это вызовет интерес в научном мире.

Пегасу. Вы в стихотворной форме спрашиваете, есть ли у жизни смысел. Орфографический словарь дает отрицательный ответ.


Источнег

Вообще же весь последний номер "Иностранки" посвящен животрепещущей теме "Как слово наше… продается" . Интересные факты и размышления о книготорговле и книгоиздании в России и за пределами оной.